Марина Ивановна Цветаева

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 8 октября (26 сентября) 1892 года. Её отец – Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского университета, филолог и искусствовед, директор Румянцевского музея и основатель Музея изящных искусств (ГМИИ имени Пушкина). Мать, Мария Александровна Мейн, происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была одаренной пианисткой; умерла в 1906 г. После смерти жены воспитанием двух дочерей – Марины и Анастасии, а также их сводного брата Андрея занимался отец. Он дал детям прекрасное образование, включая знание европейских языков, отечественной и мировой литературы, истории и истории искусства. Стихи Марина Цветаева начала сочинять еще в шестилетнем возрасте, причем не только по-русски, но также на французском и немецком языках. В шестнадцать лет Марина Цветаева поехала в Париж, чтобы прослушать курс лекций о старофранцузской литературе в Сорбонне. А когда ей исполнилось восемнадцать лет, опубликовала свой первый сборник «Вечерниц альбом» (1910).

Первыми откликнулись на сборник нового поэта Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин. Впоследствии Цветаева часто гостила у Волошина в Коктебеле (в 1911, 1913, 1915 и 1917 гг.), и в ее воспоминаниях и стихах эта коктебельская пора ее жизни предстает едва ли не самым счастливым временем. Узнав о смерти своего друга, Цветаева в 1932 г. пишет проникновенные стихи (мемуарный цикл) и воспоминания «Живое о живом».

В последующие годы один за другим выходят два новых сборника Цветаевой – «Волшебный фонарь» (1912), «Из двух книг» (1913). Большую помощь в издании книг Цветаевой оказывает ее муж, Сергей Яковлевич Эфрон. Свадьба их состоялась 27 января 1912 г.; вскоре у молодых супругов родилась дочь Ариадна.

Юность Цветаевой – время ее творческого становления и формирования поэтической индивидуальности – пришлась на период необычайной пестроты литературных школ и течений. Среди ее современников и старших сверстников было немало талантливейших русских поэтов, влияние которых на литературу и культуру начала XX века было поистине неизмеримо. Но Марина Цветаева ни к какой школе не примкнула, никакое течение не увлекло ее с того единственного, видимого лишь ей самой и самой избранного пути.

Уже в ранних «полудетских» стихах («девичьих признаниях») явственно проявляется поэтический дар Цветаевой, ее умение искусно пользоваться широкой эмоциональной гаммой родной стихотворной речи. Поражала и ее уверенность в своих творческих силах, в будущем успехе.

Вот стихи 1913 г., написанные в Коктебеле:

Год от года «крепнет упругость стихотворной строки, расширяется диапазон речевых, вскрывающих правду чувства интонаций, ясно ощущается стремление к сжатой, краткой и выразительной манере, где все ясно, точно, стремительно в ритме, но вместе с тем глубоко лирично».

В 1915 – 1917 гг. Цветаева публикует свои стихи в журналах и альманахах, а затем, в 1921 г., лучшие из них издает отдельной книгой под заглавием «Версты». Именно в этот период были созданы Цветаевой циклы: «Стихи о Москве», «Бессонница», «Стенька Разин», многие из них были посвящены поэтам-современникам (Ахматовой, Блоку, Мандельштаму, Волошину).

1920–1930-е гг. стали периодом наивысшего творческого подъема русского поэта Марины Цветаевой, но одновременно обусловили трагизм судьбы Цветаевой – женщины, жены, матери и ее смерть от одиночества и отчаяния – самоубийство, случившееся всего лишь через два года после возвращения на родину (31 августа 1941 г.).

После революции Марина Ивановна оказалась в мире, который она отчуждала от себя, не принимая советской действительности и не идя в этом отношении ни на какие компромиссы со своей совестью. В 1922 г. Цветаева вместе с дочерью Ариадной покинула Россию, получив разрешение выехать за границу к мужу, бывшему белому офицеру, студенту Пражского университета. Сначала Германия, Франция, Чехословакия... везде она чувствовала себя чужой.

Цветаева писала много, публиковали ее редко. Последняя ее прижизненная книга «После России», куда вошли стихи 1922 – 1925-х гг., была издана в Париже в 1928 г. «В эмиграции меня сначала (сгоряча!) печатают, потом, опомнившись, изымают из обращения, почуяв не свое – тамошнее!» Действительно, белоэмигрантская среда не приняла Цветаеву. Причина такого отношения к ней состояла все в том же ее неумении, нежелании в угоду кому-нибудь или чему-нибудь, даже ради самой себя, пойти на компромисс. Парадокс в том, что, оказавшись в эмиграции, Цветаева вдруг осознает, что ее читатель, «соавтор», «сотворец», остался «там». И вот она с горечью признается: «Пишу не для здесь (здесь не поймут – из-за голоса), а именно для там – языком равных». А через двенадцать лет она пишет еще более горестное признание: «Надо мной здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии (защиты нет)... Нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером (у меня сын 8-ми лет, Георгий) живем, то есть просто медленно подыхаем с голоду. ...Не знаю, сколько мне еще осталось жить, не знаю, буду ли когда-нибудь еще в России, но знаю, что до последней строки буду писать сильно, что слабых стихов не дам».

В 1920-х гг. она много работает в этом жанре поэмы («На Красном Коне», 1921; «Поэма Горы», 1924; «Поэма Конца», 1924; «Крысолов», 1925; «Поэма лестницы», 1926; « Сибирь », « Автобус » ).

Увлеченность театром, драматургией и античной культурой обусловила создание драматических произведений в стихах на сюжеты греческой мифологии: «Ариадна» (1924) и «Федра» (1927). Разумеется, используя античные сюжеты, Цветаева говорила языком современной ей поэзии и решала в стихотворно-драматургической форме волновавшие ее проблемы, цветаевский аспект вечной темы: Любви и Смерти, Любви и Ненависти, какого не знал ни Еврипид, ни Расин.

Другие драматические произведения, написанные Цветаевой, посвящены любвеобильному венецианцу Казанове и его таинственной возлюбленной Генриетте.

Значительную часть литературного наследия Цветаевой составляют своеобразные эссе, очерки, мемуары. Стилистические особенности, метафоричность и четкий ритм ее языка в прозе столь же индивидуальны, сколь самобытен язык Цветаевой-поэта: